Школа негодяев - Страница 56

– Её нет…

Секретарь Вики была холодна и нейтральна, хотя Сергеев помнил, как, едва завидев его, Катенька расплывалась в солнечной, нежнейшей улыбке.

– Где она может быть?

– Понятия не имею.

Презрительно поднятая бровь. Ах, ты ж…

Умка перегнулся через стол, уперся мерзлыми страшными очами в подведенные глазки Викиной референтши и спросил тем самым низким, вибрирующим голосом, от которого так веяло грядущими неприятностями и возможной инвалидностью, что и у бывалых вояк могло развиваться недержание:

– И где она, по-твоему, золотко, может быть? Будь так любезна, выясни?

Умка нависал над небольшой Катей, как айсберг над утлой лодочкой, и барышня не просто «сдулась», а «сдулась» мгновенно, сходу растеряв лоск, самоуверенность и наглость.

– Вы что Михаил Александрович! Я ничего! Я сейчас выясню!

Рука ее судорожно шарила под столешницей.

– Я тебе покажу – охрану! Сейчас надвое разорву! – проворковал Сергеев. – Ищи Вику, золотко! Быстро!

– Ай! – пискнула Катя, представив себе процесс разрывания в подробностях, и принялась клацать ногтями по клавиатуре системного телефона. – Сейчас! Сейчас, Михал Александрович! Все сделаю!

Сергеев чуть снизил давление – еще не хватало, чтобы девушка описалась.

– И узнай, с ней ли Марина? – добавил он уже спокойнее.

Катерина послушно закивала головой, продолжая набирать номера.

– У Виктории Андроновны большая программа, – едва выдавила она из себя. Губы дрожали и по щекам начала течь тушь, но не от слез – секретаря-референта нешуточно бросило в пот. Чувствовалось, что барышня выросла в холе и неге, а серьезно пугаться ей не приходилось. Ну, что ж, все когда-то случается впервые…

– Она не знала, вернется в офис, или нет. У нее с премьером два мероприятия, а потом еще открытие арт-галереи на Оболонских Липках и…

Сергеевский компьютер щелкнул, фиксируя последние слова. Есть!

Маринка любила живопись и даже сама рисовала понемногу. Сергееву нравилось то, как она видит мир. Взгляд был не искаженный, не нарочито оригинальный, а просто свежий, как и бывает у талантливой молоденькой девушки, почти подростка. Она видела все по-своему, но все же дерево у нее было деревом, листва – листвой, скамейка – скамейкой. Только вдруг, под этим самым деревом на скамейке сидел, развалившись, невероятных размеров рыжий кот в солнцезащитных очках, похожий на киношного Гарфилда, и жевал ромашку. Он был задумчив и грустен. По небу катился желтый комок солнца, а по траве, возле скамейки – большой разноцветный мяч. И никого больше на картине не было. Картина называлась «Парк одиночества», и висела у Умки в гостиной. Ей там было самое место.

Арт-галерея на Липках. Маринка рассказывала о ней во время последней встречи. Вика взяла Маську с собой. Если там торжественная часть, открытие, то понятно, почему молчат мобильные. Быстрее, Сергеев, быстрее!

«И не забыть, что Маринку нельзя называть Маськой. Она этого не любит, подумал Михаил, скатываясь по лестнице к центральному подъезду. Быстрее, быстрее. Оболонь – это другой конец города».

Рыбальский мост давно закрыли, а по Набережной дорога была неблизкой. Сергеев стартовал так, что машину начало «крестить» на булыжнике. Он слетел вниз по Грушевского, проскочил на «желто-красный» поворот на Парковую, потом на Крест и возле филармонии выскочил на встречную полосу.

Очередь на стрелку возле фуникулера пришлось объехать по тротуару – он подрезал черный спортивный «лексус», сходу взял бордюр – залязгала подвеска. Отчаянно сигналя, Сергеев прокатился мимо «Макдональдса», соскочил на дорогу и влез в поток, поворачивающий налево, на Набережную. Какой-то «жигуль» едва не снес ему багажник, но Умка успел увернуться, загнал на самый край дороги небольшой джип справа, сменил полосу под дружный водительский мат со все сторон, и добавил газу, лавируя между машинами. Завизжали тормоза. Кто-то кого-то догнал – громыхнуло железо, взвыли гудки.

На светофоре Сергеев, мигая фарами, обошел поток по встречной и проскочил перекресток на «красный». Еще рывок. Ручейки машин выливались на Набережную с узких улочек Подола, заполняли ее больше и больше. Близился час пик. Центр начинал двигаться к окраинам, в спальные районы. Сюда же, на север, ехали не только киевляне, но и горожане, живущие в Вышгороде и окрестностях, и дачники, чей еще недавно тихий район внезапно сделался популярным благодаря имению Премьер-министра и домам его свиты.

Нарушая все мыслимые и немыслимые правила, царапая днище о высокие бордюры и оставляя за собой хвост из мечтающих о суде Линча водителей, Сергеев влетел на Оболонь, и, маневрируя за эстакадой Московского моста, едва не врубил в лобовую развозной грузовичок. Грузовичок пошел юзом, закачался, но на колесах устоял и тут же поймал в зад старый «Опель» с оранжевым гребешком такси на крыше.

Через три с лишним минуты такого низкого полета, Умка, срезая путь, бросил «тойоту» во дворы, замельтешил по узким дорожкам между домами, и уткнулся во врытые поперек столбики, заграждавшие путь на пешеходную часть Набережной.

Отсюда Сергеев побежал. Благо бежать было недалеко. Жара была поистине африканской, испепеляющей, безжалостной, и даже близость Днепра не делала ее легче. Одежда мгновенно начала липнуть к телу, туфли то и дело норовили соскользнуть с ног из-за шелковых носков. Умка мысленно выругался. Совершать марш-броски в одежде для бизнес-раутов было все равно, что есть холодец палочками.

В промежутке между кустами мелькнули гирлянды воздушных шаров, несколько машин с логотипами телеканалов, фургон ПТС. Здесь.