Двое, подвел итог Умка и, вскочив со всей возможной прытью, побежал к перевернутому грузовику хитрым зигзагом, не давая противнику прицелиться. Нервы у преследователей не выдержали, и они выступили из укрытия, поднимая пистолеты навстречу бегущему Сергееву. Он не услышал, а, скорее, почувствовал момент выстрела и резко, по-заячьи, прыгнул в сторону, не снижая темпа. Пули пролетели мимо, а он, подняв «беретту», всадил первому из стрелявших две пули под подбородок, как раз там, где жилет оставляет шею голой. Раненый вскинул руки к горлу и рухнул на бок, зажимая продырявленную гортань. Одновременно с еще одним выстрелом врага Умка нырнул вперед рыбкой, кувыркаясь через голову, пружинисто подскочил, замер, стоя на одном колене…
С расстояния в пятнадцать шагов девятимиллиметровая пуля за доли секунды вошла в череп над правым глазом и вылетела через затылок.
Сергеев медленно встал, опустив руку с пистолетом вдоль тела. По спине разливалась холодная волна, и что-то мешало дышать и кололо на ладонь ниже затылка. С дороги на него смотрели испуганные водители, искавшие укрытия за своими машинами. Шофер КРАЗа сидел на обочине, широко расставив ноги, и обалдело крутил головой. Умка обернулся, чтобы посмотреть, все ли в порядке с Маришкой и Викой, и его качнуло. Солнце в небе вдруг стало тусклым на мгновение, а спину снова обдал ледяной ветерок. Сергеев поднял руку к лицу, прикрывая глаза тыльной стороной ладони. Он вдруг услышал, как щебечут птицы, прячущиеся в тени подступивших к дороге сосен. Все звуки почему-то исчезли. Остался только этот – пронзительный щебет, пробирающий до костей, как звук от пенопласта, скользящего по стеклу.
Умка увидел Плотникову. Она поднималась из травы – лицо в крови, рот приоткрыт: наверное, она что-то говорила. Может быть, звала? Сергеев сделал шаг и упал на колени, недоумевая, почему же он так замерз под таким ярким солнцем, буквально выжигающим глаза своим нестерпимо белым светом. Свет заливал все, как молоко, и сосны растаяли в нем, но Михаил еще увидел в белом растворе Маську – живую, невредимую, бегущую к нему вместе с матерью. А потом солнце стало черным, и мир сжался в непонятную сияющую точку в зените.
И исчез.
Замерзнуть, в принципе, можно даже в самой теплой воде. К исходу третьего часа Сергеев уже жалел, что на них летние гидрокостюмы. Вначале вода показалась теплой, как парное молоко, а само погружение простым, словно тренировка в бассейне. Шли плотной группой, связанные фалом, на глубине 10 метров. Возглавлял отряд Гюстав, и только у него были свободные руки. Остальные несли на себе достаточно тяжелые свертки с одеждой и резервным вооружением. Основное оружие должно было попасть на борт сухогруза во время погрузки, в одном из контейнеров, но Исмаил решил перестраховаться. Сергеев только молча кивнул, соглашаясь – он бы и сам не полагался на кого-то постороннего. Оказаться на борту судна противников с голыми руками – крайне сомнительное удовольствие. После недолгого обсуждения того, что надлежало взять с собой, остановились на пистолетах и автоматических винтовках плюс небольшой боезапас к ним, и, подумав, добавили по несколько гранат на человека.
На словах все казалось крайне необходимым и легким, а вот тащить амуницию на себе, скользя в темной воде над дном залива, требовало немалых сил и, главное – сноровки. Сноровка же была далеко не у всех. О том, что за плечами у Базилевича только лишь пара погружений на египетских курортах, можно было догадаться заранее, а вот то, что Хасан плохо переносит ночные погружения, похоже, не знал и сам Аль-Фахри. Он, конечно, не запаниковал, но о том, чтобы доверить ему буксировать тяжелый груз и речи быть не могло – если не потеряет сверток, то утонет сам – ограничились винтовкой и несколькими обоймами. Включать фонари пловцы не могли, в прозрачной воде на сравнительно небольшой глубине, их вполне могли засечь по световым пятнам с патрульных катеров, барражировавших у входа в зону пирсов и по заливу.
Пирс, к которому была пришвартована «Тень Земли», был связан с берегом бетонным молом, вдоль которого тоже были обустроены места для швартовки, рассчитанные на суда с небольшой осадкой. В первые же минуты по прибытии Конго завел грузовики на пирс и поставил охрану у въезда на мол, отсекая от груза, как местные власти, так и любопытных аборигенов. Если бы не предусмотрительность Гю, направившего оружие для группы в порт заранее, то ситуация была бы еще более сложной.
Плыли долго, но, как, оказалось, доплыть – это еще не все дело. Когда они вышли на поверхность у самого борта сухогруза и смогли перевести дыхание, лестницы в условном месте не оказалось. Пирс был совсем рядом, его от пловцов отгораживал корпус судна, но вскарабкаться на мол было практически невозможно – ярко горели мощные прожектора, превращая бетонную площадку в залитое беспощадным светом подобие футбольного поля. На нем, практически не отбрасывая тени, стояли запыленные, грязные грузовики Рашидовского каравана, черные джипы и пикапы охраны. Конго лично следил за тем, чтобы народ не дремал, прохаживался туда-сюда и раздавая сигареты вперемешку с оплеухами. Ревели моторами дизельные автопогрузчики, лязгал мостовой кран, слышны были гортанные крики рабочих, цеплявших контейнеры за проушины.
– Ты же говорил, что ночью они грузиться не будут, – сказал Сергеев французу.
Тот только пожал плечами и поплыл вдоль борта «Тени Земли», разыскивая лестницу. Но лестницы не было. Отсутствие веревочного трапа Гюстава вовсе не обеспокоило, (мне бы такую уверенность, подумал Сергеев!), он поддул жилет, сдвинул маску на лоб и жестом предложил остальным членам группы последовать его примеру. Исмаил тоже вел себя спокойно, ведь до рассвета оставалось еще три часа, а пока можно и поболтаться в воде поплавком, мирно покачиваясь среди разнообразного мусора, прибитого легкой волной к пахнущему мокрым железом борту «Тени Земли».